В одном пустынном месте на Востоке жил пастушок. Он был христианин и Святаго Крещения сподобился ещё младенцем. Пришедши в возраст, он жил ни в городе, ни в деревне, а ходил со своим стадом по пустыне сам. Хотя и с великим трудом, он выучился читать. Читал он постоянно одно и то же - Святое Евангелие Господа нашего Иисуса Христа, Псалтирь пророка Давида. Он очень много думал, особенно когда наступала ночь и показывались звезды. Тогда пастух восклицал из глубины души: "Всё это погибнет, всё это изменится, а Ты, Создатель, Тот же, и лета Твои не кончатся!"
Скоро стало ему казаться, что напрасно он хлопочет для временной жизни около своих овец и коз. Одно продаёт, другое покупает, что-то бросает, что-то приобретает, а нужно заботиться только о том, чтобы спасти душу свою и войти в Царствие Небесное. Он был бы рад оставить своё стадо на волю Божию, чтобы самому идти прямо в Царствие Небесное, уготованное праведникам от создания мира, но как туда попасть, пастух не знал и не понимал. Когда Господь жил видимо, то говорил: "Иди за мной". Но Господь теперь невидим - от кого же узнаешь, куда идти? Пастух размышлял: «В городе поселиться? Не было бы хуже. В пустыню какую идти?»
Пастух и без того в пустыне был в полном одиночестве. Много он думал об этом, немало беспокоился, не зная, какую бы сделать перемену в своей жизни, каким путем направиться, чтобы приблизиться к Царствию Небесному и войти в него. Однажды он набрел на избушку и постучал в дверь. Вышел из нее старец, спросил: "Что тебе надобно?" Пастух ответил: "Укажи мне, отче, путь к Царствию Небесному". Старец разузнал о его жизни и понял, что пастух никогда никого не обижал, не прелюбодействовал и была у него такая простая и чистая душа, что даже мыслям худым он не предавался. Подивился старец столь великой чистоте и простоте, подумал и сказал: "Чадо мое, иди прямой дорогой, никуда не сворачивай и придёшь в обитель Отца Небесного". Сказав это, старец не стал объяснять слов, а ушёл, затворив за собой дверь. Он подумал, что Господь Сам приведёт простосердечного пастуха в Своё Небесное Царствие.
Пастух понял слова старца буквально. Неподалёку проходила прямая дорога. Он вышел на неё и видит, что она никуда не сворачивает, пошёл прямо до того места, где земля сходится с небом. Шёл пастух несколько суток. Наконец, видит, что прямо посреди дороги стоят постройки, окруженные стеной. Над постройками виднеются золочёные кресты, в стене – дверь. Пастух постучал в неё, и скоро вышел к нему привратник, который спросил у пастуха, что ему нужно и куда он идёт. Тот отвечал, что хочет дойти до Царствия Небесного, и что ему указано идти прямой дорогой, и что теперь ему нужно пройти через эту дверь. Привратник объяснил, что это монастырь, и что он сходит и спросит игумена.
Игумен приказал привести к нему пришедшего, решил поговорить с ним сам. Поговорив, он немало удивился его простоте: странник знал наизусть Новозаветное Писание, но что удивляло более всего, так это его великая простота и святая доверчивость к людям. Несколько дней назад старец сказал ему идти прямой дорогой, и он пошёл, и будет идти до самой смерти, не сомневаясь в истине, сказанной старцем. "У этого пастуха, - подумал игумен, - душа такая праведная, что он не знает, какая есть неправда у людей, и он не знает лжи. Нужно беречь его".
Игумен предложил пастуху остаться в монастыре и занять послушание церковного дверника - открывать и закрывать церковь, мыть и подметать полы. И ещё предупредил его, что, если о чём спросить понадобится, спрашивать только у него. Игумен не надеялся на живущую в монастыре братию, которая не всегда может сказать правду сообразно великой доверчивости пастуха.
Стал пастух служить Храму Божиему, такому дивному и великолепному, какого он сам даже во сне не видел. В этом храме высоко над землей, под самым куполом, в глубине стены, в темноте, находился образ Спасителя величиной в человеческий рост, так чудно написанный, что издали казался живым.
Новый дверник, как только вошел перед службой в пустой храм, так и почувствовал, что он тут как будто не один. Ему казалось, что наверху кто-то стоит. Подумал, что может это хорошо нарисовано. Но когда он вглядывался, ему всё больше казалось, что Он живой. По окончании службы дверник подошёл к игумену и говорит: «Отче, скажи, живой ли этот человек, который наверху стоит?». День был воскресный, игумен служил обедню, причастился Святых Христовых Тайн и весь был полон духовной радости и любви Христовой. Он взглянул на дверника и с улыбкой и сказал: "Живой, чадо моё, живой, в том-то и радость наша, что Он живой, не умирает, и смерть Им не обладает". Дверник так и понял эти слова, что в храме наверху живой человек поставлен, и что жизнь у Него не такая, как у всех людей. Хотел он попросить игумена объяснить это, но не успел: подошла братия за благословением и разными делами.
Когда игумен пришел к вечерне, дверник снова вопросил его: "Отче, кто же это стоит там?". Игумен и тут прямо не ответил ему. «Это, - говорит, - наш Пастырь и наш Дверник». Хотел уже объяснить ему, да и на сей раз кто-то подошёл и помешал, а простодушный пастух так и понял, что стоящий наверху прежде пас стадо, как он сам, потом пришел в монастырь, занял место дверника, а за неисправность был с должности удалён поставлен стоять в храме наверху за наказание. Однако же, за какую неисправность наказали Его так тяжко?
Кончилась служба. Опять мимо дверника проходит игумен. Глядит на него, как будто ожидает вопроса, и в самом деле, дверник спрашивает его: "Скажи, отче, за какую погрешность человек этот осуждён стоять наверху?". Игумен собрался уже ответить простецу и разъяснить, что это образ исходящего из гроба Спасителя Христа, Который называл Себя Пастырем и Дверником, но подумал, что новый послушник уж слишком прост и что таким недогадливым нельзя оставаться, что человеку нужна смышлёность, чтобы разуметь притчи и замысловатую речь. Игумен решил - пусть сам догадается, а вслух сказал: «Этот Пастырь и Дверник никакого греха не сотворил, и неправды не было на устах Его, но Он взял на Себя грехи других и за чужие беззакония понёс наказание».
После этого новый дверник, пришедши в свою келлию, долго не мог заснуть. Ему всё думалось о том, как тяжело страдать за других и оставаться одному в пустом храме, стоять без отдыха и без пищи день и ночь. На другой день дверник был очень печален. Во время обеда он ничего не ел и всё, что подавали ему за столом, унёс с собой. Когда окончилась вечерняя служба, дверник остался один, чтобы подмести и вымыть пол. Он сходил в келию и принес в храм узелок с пищею, которая осталась у него от обеда. Потом стал говорить шепотом, чтобы не нарушить церковной тишины, обращаясь к стоящему наверху: "Добрый пастырь, праведный дверник, послушай меня! Ты, наверное, устал стоять там без сна и пищи, сойди сюда. Вот хлеб, вот часть печёной рыбы, вот столовый мёд". Но ответа не было. Тогда дверник продолжал еще настойчивее: "Добрый пастырь! Ты, может, боишься игумена и не решаешься вкусить пищи, которую я принёс тебе? Но ведь игумен наш добрый, он сам жалеет тебя, и радуется тому, что ты ещё жив. Он говорит, что ты не сделал ничего, достойного осуждения. Умоляю тебя, сойди и подкрепись пищею". Но и на это было молчание. Тогда дверник со слезами стал обращаться и просить Его: «Умилосердись надо мною, добрый пастырь, я целую ночь не смыкал глаз, жалея тебя, придумывал, как бы тебе помочь. Сегодня я не дотрагивался до пищи, всё принёс сюда. Успокой же меня, сойди сюда ради Самого Христа, Которого ты, конечно, знаешь. Он не гнушался угощением грешных людей, гостил у мытаря и ел хлеб у него".
После этих слов наверху послышалось движение. Тот, к Кому обращался с усердной молитвой дверник, выступил из углубления стены, в голубой ризе, с сиянием вокруг головы, стал тихо спускаться - легко, словно солнечный луч, по выступам в иконостасе, на середину храма, к простодушному пастушку. Его взор был полон неизъяснимого величия и бесконечной благости. Он взял рыбы печёной, часть сотового мёда и вкусил. Дверник вопрошал Его обо всём, а Господь отвечал ему. Эту беседу некоторые иноки, проходившие мимо храма, слышали, и донесли игумену, что в позднюю пору в храме кто-то разговаривал, а кто – неизвестно. Игумен послал за дверником, чтобы спросить у него, кто был в храме.
Дверник явился к игумену, который сразу понял, что с ним случилось что-то особенное, поэтому немедленно спросил:
- Что с тобою?
- Ах, отче, - отвечал тот, - какую сладость я испытал в сердце моём несколько минут назад. Душа моя истаивала от радости, когда я слышал этого чудного дверника. Сегодня я принёс ему пищу и упросил сойти ко мне вниз, чтобы отдохнуть и подкрепиться.
- Он сошёл? - промолвил игумен с благоговейным ужасом.
- Не гневайся на него, отче, - просил простодушный дверник. Если бы ты знал, какая сладость в его речах, ты наверное отложил бы всякий гнев. Ты сам бы пришел умолять его, чтобы он никогда не уходил от тебя.
- И Он беседовал с тобой?
- Как же я удивился, как он может стоять на одном месте на такой высоте, главы не преклонять и хлеба не вкушать. Он ответил мне, что живёт в храме, в доме Отца Своего, где уготованы радости всем, кто заслуживает любовь от Него. Тогда я спросил: "Не могу ли я как-нибудь заслужить Его любовь, чтобы жить в доме Отца Его?" Он мне сказал, что уже возлюбил меня, и я пребуду в Его любви и увижу славу Его. Тут от радости и блаженства изнемогло сердце моё, я упал пред Ним и лобызал Его ноги, а когда поднялся с пола, Его уже не было. Он снова стоял на прежнем месте. Игумен слушал сей рассказ, обливаясь слезами.
- Чадо Божие, - сказал он двернику, целуя его, - блаженны очи твои, видевшие то, чего я не мог увидеть в течение всей моей столетней жизни.
На это дверник отвечал:
- Что тебе мешает отправиться в храм и призвать Вышняго Дверника. Если пожелаешь, то и я буду с тобой, так как призывать Его и беседовать с Ним - одно блаженство.
- Нет, я не могу это сделать, - сокрушался игумен, сознавая свое недостоинство. - Но если Он снова сойдёт к тебе, то, молю тебя, поговори обо мне, я близок к ста годам жизни, восемьдесят лет несу монашество и шестьдесят лет управляю монастырём. Когда же Он приведёт меня в дом Отца Своего? Всю жизнь я к этому стремлюсь и готовлюсь, когда же, наконец?! Старец, говоря это, стенал и заливался слезами.
- Не убивайся, отче, если можно будет поговорить с Ним, я поговорю, - обещал простодушный пастух.
На следующий день, по окончании вечерней службы, со страхом и трепетом, с большим нетерпением игумен ждал дверника. Наконец, он явился с лицом, сияющим неземным счастьем. "Радуйся, отче, возрадуемся вместе, что устроилось всё как нельзя лучше! Вышний Дверник снова сходил ко мне, и я говорил с Ним о тебе. Он не хотел тебя переводить в обитель Отца Своего, но я упросил Его. Он говорит, что ты ещё не совсем готов. Но я рассказал Ему, как ты вчера плакал, вспоминая свои долголетние труды, как желал упокоиться от них! Я пал к ногам Его и умолял Его, говоря: "Ты обещал мне, что возьмёшь меня к Своему Отцу. Как ни сладко мне быть с Тобою, как не грустно быть от Тебя вдали, однако пусть я лучше здесь останусь, лишь бы игумен получил желаемое, он так этого хочет, так об этом плачет!" Тогда Он умилосердился и прорек: "Готовьтесь же оба, завтра исполнится желание ваше".
Тут игумен бросился к двернику, благодаря его: "Ты видел Самого Спасителя Иисуса Христа, Он возвестил тебе и мне, что завтра мы с тобой перейдем из этого суетного мира в обитель Отца Небесного. Иисус Христос есть Пастырь наш, а мы - Егоовцы, и Он как истинный Дверник отверзает нам вход на небеса, где вселяет нас во дворы Свои. Приготовимся к смерти, которая будет для нас великим счастьем".
После этого игумен сделал последние распоряжения по монастырю, назначил себе приемника, а с простодушным дверником не расставался до последнего вздоха. На утро оба приобщились Святых Христовых Тайн, и, среди хвалебного пения, под сладкую молитву, с неизреченной радостью, отошли от сего мира в вечную жизнь.
